История ареста – часть 2. Про психушку, социальные службы, адвокатов и работу полиции

В психушке я встретила много странных людей и врача на колесиках. Иллюстрация Александра Шатова.

Краткое содержание первой части: прохожий схватил моего сына, вызвал полицию, чтобы спасла меня и детей с холма у дома, хотя мы об этом не просили. В разгар коронавируса нас трогали 14 человек без масок и перчаток. Меня арестовали на глазах у сына и дочки, продержали в участке 7 часов, не давая пить, сходить в туалет, позвонить адвокату и мужу. Потом отправили на принудительное обследование в психушку, пообещав, что это займет полчаса. Полностью читать здесь.

После неудачи с телефонным аппаратом, я начала раздумывать, как же мне быстрее добиться того, чтобы меня “осмотрел” психиатр – и, надеюсь, отпустил домой. Спросила у беременной азиатской медсестры. “Когда сможет, тогда подойдет, ждите, у нас много пациентов, врачи заняты”, – безучастно ответила она.

Я вспомнила классическое советское: “Вас много – я одна”.

Переключила свое внимание на огромного черного охранника. Может, он сжалится и даст позвонить мужу и детям и сообщит им, где я нахожусь? Я вежливо у него поинтересовалась, могу ли я ему рассказать свою историю. Он кивнул. Я начала было, но нас прервали: в наш дурдом привели новенького, молодого рыжего парня.

Его, как и меня вначале, усадили на каталку, попросили сдать анализ мочи в туалете без замка, начали задавать стандартные вопросы, в том числе про религию (видимо, это на случай смерти, чтобы правильно отпели?).

Парень ответил, что он – еврей. Мне показалось, что не очень корректно публично спрашивать про веру у насильно заключенного в психушку – ведь другие “пациенты” могут услышать и создать человеку проблемы. Парень же не рефлексировал, он вообще говорил без умолку, все время повторял, что “не должен здесь быть” и “это какая-то ошибка”. Его попросили переодеться в больничную рубаху, но он отказывался.

Я смотрела с интересом – вот у человека есть еще энергия бороться.

Я уже давно ни с кем не пререкалась, поняв, что сопротивление бессмысленно. Но, воодушевившись его смелостью, кто-то в соседней палате завыл.

Парень, похоже, не побывал до этого в полицейском участке, как я, у него не отобрали еще личные вещи – поэтому он достал телефон и стал кому-то звонить и уже в трубку жаловаться, что не должен здесь быть. Ко мне вернулась надежда: сейчас я попрошу его позвонить моему мужу. Я приоткрыла дверь своей комнатушки и сказала парню: “Мне не говорят, на сколько и за что меня здесь удерживают, и не дают позвонить мужу и детям. Они не знают, где я!”.

Медсестра (та, что беременная азиатка) посмотрела на меня испепеляюще и сказала: “Ты же была такой хорошей, не ожидала от тебя. Вернись в комнату”. Я послушно закрыла дверь (медсестра все-таки дала мне воду, в отличие от остальных, и не хотелось ее злить). Я стояла возле стеклянной двери, смотрела, слушала, раздумывала, как же попросить парня разрешить мне позвонить мужу.

Я медленно вышла и пошла в туалет, чтобы по дороге приблизиться к обладателю телефона. Но к нему как раз пришло “подкрепление”: пара врачей и медбратья.

Парню пригрозили, что если он не хочет переодеваться в больничную рубаху, на нем насильно разрежут одежду, вколов ему транквилизатор.

Он немного успокоился, но говорить не перестал. В дополнение к тому, что “не должен быть здесь”, он стал жаловаться медбратьям, врачам и охраннику, что беременная медсестра – злая и ненавидит мужчин, поэтому его преследует. А той “женщине” – указывая на меня – злая медсестра не дает позвонить мужу.

Мой “гениальный” план провалился, у парня тут же отобрали телефон, он переоделся в больничную рубаху, но, кажется, из принципиальных соображений снял и трусы тоже, поэтому разгуливал с голой попой. Но недолго – его тоже отправили к комнатушку два на два.

Синтетическая еда и синтетический доктор

Больничные рубахи рассчитаны на то, чтобы был “доступ к телу”. Фото National Post

Я попыталась заснуть, была глубокая ночь, везде горел очень яркий свет, и рыжий парень продолжал, не умолкая, говорить, а другой мужчина продолжал выть.

Я подошла к двери и стала внимательно всматриваться в то, что происходило в коридоре и за стойкой регистрации. Делать все равно было нечего. Охранник ходил туда-сюда. К рецепции подходили врачи, медсестры и медбратья, носили бумаги, садились за компьютеры, вставали. Часы на стене тикали. Два ночи. Три ночи. Рыжий парень все говорил. Я начала подозревать, что он объелся грибов или ЛСД, люди без стимуляторов вряд ли способны так много и беспрерывно говорить.

Ко мне пришла медсестра с шипучей оранжевой жидкостью в стакане.
– Что это?
– Не переживай, это просто витамин, у тебя острый недостаток калия в организме.
– Возможно, потому что мне не давали пить семь часов в полицейском участке, а когда дали, это была дистиллированная вода, без солей и минералов?
– Не знаю. Пей.
– У меня может быть аллергия на пищевые красители.
– Ты когда-нибудь ела бананы?
– Да.
– У тебя есть аллергия на бананы?
– Нет.
– Ну значит пей. Это калий. В бананах есть калий. В напитке есть калий.
– А можно мне настоящий банан?
– Нет. Не положено.
– Можно хоть что-то поесть? Я очень давно не ела.
– Не положено. Завтрак будет в 10 утра, тогда поешь.

Позже, уже из медицинских документов, я узнала, что мне провели полный анализ крови, проверили печень, не беременная ли я, тестировали на ВИЧ, наркотики и алкоголь. Но ничего не нашли, кроме острой гипокалиемии (то есть пониженного уровня калия из-за того, что я много часов не пила ничего, кроме двух глотков дистиллированной воды). Вот ее, гипокалиемию, и написали в раздел “проблемы”, а также “странное поведение”. Надо же было что-то мне писать в “диагноз”.

Я покорно кивнула, медсестра ушла, я оставила подозрительный напиток нетронутым.

И опять стала смотреть на коридор. Медсестра катила экран на треноге. На экране было лицо врача, женщины. “Теледоктора” завезли в палату к мужчине, который выл. Я испугалась, что реально сошла с ума, и мне мерещатся сцены из “Черного зеркала”. Неужели решение о том, нормальная я или нет, будет принимать не человек, а тренога?

Врач с экрана громко (так, что я через две палаты слышала) уточнял у пациента его адрес, имя, где работает, выпивает ли. Мужчина на все отвечал однозначно – только “y-e-e-e-s” или “n-o-o-o-o”. При этом сильно растягивая звуки, как будто думал, что общается с ребенком, иностранцем или роботом, который плохо распознает человеческую речь. Беременная азиатская “мужененавистница” сидела на своем посту и хихикала. После того, как треногу от мужчины увезли, медперсонал еще долго общался друг с другом, в шутку растягивая звуки и обсуждая, у кого из пациентов какие токсины в крови.

Нельсон Мандела помог

От отчаяния меня спас Нельсон Мандела. Фото latimes.com

Сил стоять больше не было, я прилегла, закрыла глаза. Спать было невозможно из-за света и криков. В голову лезли нехорошие мысли. Я себе представляла, как муж разведется со мной и отберет теперь детей, ведь это было бы очень логично – меня считают преступницей и ненормальной, я уже побывала в полиции, сейчас нахожусь в психушке, и возможно, отравлюсь еще и в тюрьму.

Мне хотелось опереться на чей-то опыт и найти в нем утешение. Убедить себя, что люди переживают несправедливое заключение и возвращаются к норме. Но я не могла вспомнить никого из лично знакомых мне людей, кто сидел бы в тюрьме, был в психушке или даже просто под арестом.

Хотя я нерелигиозный человек, я вспомнила про Иисуса – вот он был несправедливо осужден и выдержал это достойно.

Но окончил Иисус Христос не очень, поэтому я переключилась на Нельсона Манделу, который просидел в тюрьме 27 лет и потом получил Нобелевскую премию мира и стал президентом.

Он выдержал столько лет в тюрьме, я, значит, тоже смогу потерпеть.

Мандела меня, честно говоря, и спас от полной потери связи с реальностью. В 4 утра ко мне постучался первый психиатр, в 6 утра – второй. Разговор с обоими был совершенно одинаковый.
– Расскажите, что случилось?
– Я пошла на прогулку с детьми (и далее вся история).
– У меня написано, что вы свисали с 35-футового утеса с детьми?
– Не свисала. Не с утеса. Когда меня отпустят?
– Не знаю, мне нужно посоветоваться.
– Можно мне позвонить моему мужу, он не знает, где я?
– Ну, вы спросите у медсестры.
– Она говорит, что можно, но телефонный аппарат не работает. Можно мне позвонить с вашего?
– Я не имею права.

Почему вы здесь?

“Зигмунд Фрейд изучает мое дело”. Фото buro247.ua

Между этим я периодически выходила в коридор и проверяла, не заработал ли телефонный аппарат. В 9 утра в нем появились гудки (вероятно, телефон отключали на ночь). Но муж не брал трубку, и я оставила сообщение на автоответчике.

Мне принесли поесть – апельсиновый сок, молоко, хлопья, кекс. Но я не могла проглотить ни куска. Беременная медсестра сменилась на какую-то другую – та спросила, не хочу ли я кофе. Я удивилась, что мне вообще положен кофе, и радостно согласилась.

Медсестра обсуждала, что пожилая женщина в другой палате вообще не говорит по-английски. Я услышала ее русскую фамилию и хотела было предложить свою помощь в качестве переводчика, но пенсионерку увезли.

К рыжему парню пришла мама и забрала его, посадив на каталку.

Я вдруг подумала, что если вдруг меня кто-то заберет, то я произведу не самое лучшее впечатление. Я подошла к медсестре и попросила у нее зубную щетку и расческу. Она, к моему изумлению, их выдала.

Из палаты вышел мужчина – тот, который выл и к которому приезжал врач на треноге. Он был высокий, с седыми волосами до колен, уже и одет на выход – в черный кожаный костюм, на куртке были шипы, на штатах – металлические вставки. Мужчина стал мыться в рукомойнике в коридоре практически с ног до головы, хотя в нашей “психушке” возле туалета был более-менее цивильный душ. После этого он ушел.

Меня же не отпускали.

В 10 утра пришел уже третий психиатр – индус или пакистанец. И уже в третий раз меня спросили, что случилось. Я начала было рассказывать, но он меня прервал.
– Нет. Почему ты здесь?
– Видимо, полицейские хотели мне преподать урок.

Врач сказал: “Отпустите ее немедленно”. И ушел.

Я подошла к телефонному аппарату – и муж взял трубку. Он меня заверил, что не собирается со мной разводиться и отбирать детей, и он знает, где я, и едет, так как ему уже из той больницы позвонил кто-то. Мы проговорили по телефону целый час, пока муж ждал на парковке, а меня выписывали. В специальном окошке мне выдали ремень, обручальное кольцо и желтую папку с документами от полиции. Из нее я впервые и узнала, в чем же меня обвиняют.

Был бы человек, а диагноз и счет найдется

Пока муж меня ждал, к нему подошел какой-то мужчина, которого только что выписали, и спросил, нет ли у него дозы (“you’ve got dope?”). Больница NewBridge Medical Center, где меня держали – это рехаб с нехорошей репутацией, куда обычно попадают люди с передозом. Там были многочисленные случаи насилия. Как выразился медицинский директор в интервью специализированному изданию: “Мы – больница, где заботятся о людях на крайнем конце спектра невозможности контролировать их поведение”.

Короче, это – худшее из мест, куда меня можно было отправить на “оценку”. И отправили меня туда, скорее всего, не случайно.

Раньше эта больница называлась Bergen Regional Medical Center, но в 2018 там провели “ребрендинг”, позаимствовав имя у благотворительной организации с безупречным послужным списком длиной в 55 лет. Те были против, пытались сопротивляться, их руководитель написала статью на местном сайте, где назвала больницу “проблемной”, и призвала руководство не марать доброе имя своей организации. Но она проиграла.

Позже мне рассказали несколько местных жителей о таком же жутком опыте принудительных “осмотров” в этой больнице. Мне вспомнилась советская “карательная психиатрия”.

Правда, США вам не СССР, тут капитализм. За принудительное пребывание в психушке мне нужно платить самой, добровольно – я получила счет от этого учреждения на $1 367. Услуги скорой помощи по транспортировке меня туда стоили $584.

Визит социальных служб

Наша семья во время одного из походов в горы

Я приехала домой, меня обступили дети и начали спрашивать, почему меня “посадили в клетку”. Муж им говорил, что полицейские просто хотели со мной поиграть, но я, как сторонница научного реализма, объяснила им, что не все полицейские и пожарные – хорошие, и нам, скорее всего, попались совсем не хорошие. Няня, которую срочно вызвал муж, предложила мне бахнуть коньяку. Но я отказалась.

Вместо этого я скрылась в ванной, набрала воду с пеной (там, кстати, я провела большую часть времени в последующие месяцы). Оттуда кратко написала команде “Рубика”, что со мной случилось, почему была не на связи.

Когда я вышла в халате и с мокрыми волосами, то услышала стук в дверь.

В нашем здании гостям не разрешают пройти через ресепшн без звонка, а на время карантина так просто вообще никого не пускали, кроме жильцов и близких родственников.

За дверью стояли двое молодых людей с бейджиками. Социальные службы. Им не нужно разрешение зайти к вам в дом – если есть жалоба (а она была, от полиции, меня обвиняли в халатном отношении к детям), они могут появиться в любое время без предупреждения. “Мы здесь, чтобы вам помочь, мы просто посмотрим, что с детьми все в порядке. Мы не копы”, – сказали ребята.

Они мило улыбались, как продавцы биодобавок и миссионеры.

Я их пустила и предложила кофе. Сразу подумала, что хорошо, что не последовала совету няни, и вообще не пью особо – а то пришли бы эти ревизоры, и в довершение к моим бедам еще бы записали, что я алкоголичка.

Говорят, даже если ты стоически держишься в какой-то нехорошей ситуации, когда все заканчивается, ты уже в безопасности и тебя спрашивают, что случилось – вот тогда ты расклеиваешься. Что-то вроде этого произошло и со мной.

Я не плакала ни во время ареста, ни в полиции, ни в психушке. Не давала лишней информации. Но тут, стоя уже в своем доме перед двумя незнакомцами, с которыми мне нужно быть предельно осторожной (они могут забрать моих детей!), я почему-то плакала и говорила, и не могла остановиться.

Датские младенцы в колясках под окнами кафе. Фото npr.org

Девушке и парню пришлось выслушать всю мою историю про полицию и психушку. Я рассказала, что мы лазали с детьми на горы даже этой зимой, даже внутри, на отвесной искусственной стенке в Gravity Vault в городе Хобокен, и парень сказал “О, я там тоже бывал”. Я рассказывала, что стиль воспитания в семье иммигрантов не всегда понятен американцам. Возможно, это здесь называется free range parenting или tiger mum или еще как-то. Но те же японские дети ездят в метро сами c первого класса; в Европе младенцы лежат в колясках под окнами кафе, пока родители сидят внутри; мамы из постсоветских стран коляску с ребенком оставляют в мороз на незастекленном балконе, потому что детям нужен свежий воздух; и в большинстве штатов телесные наказания детей являются законными, даже в школах.

Только я своих детей не оставляю без присмотра, не закаляю на морозе, не бью, не отправляю одних в метро, а вожу в кружки, заказываю книжки из-за границы и кормлю домашними супами, но меня почему-то арестовали и держали в психушке.

А я ведь думала, что США – страна свободы и прав человека. Работники социальных служб улыбнулись и сказали, что я слишком радужно смотрю на США и что тут есть много несправедливости. Парень был белый, девушка – черной, они были молоды, у них не было своих детей. Парень блеснул познаниями – он знал по-русски “на здоровья!”. Мой муж на него мрачно посмотрел и спросил: “Так вы алкоголик?”.

Возможно, черный юмор мужа настолько сбил парня с толку, что они забыли проверить, есть ли у нас еда в холодильнике (обычно это обязательно делают, как мне рассказали потом другие родители, которые столкнулись с этим). Девушка поговорила с сыном (он у меня общительный), который показал ей все игрушки и книжки и гордо написал свое имя. С дочкой они общаться отказались, так как она застенчивая и по-английски говорит не так хорошо, как по-русски.

Напоследок меня в очередной раз спросили про “свисание с 35-футового утеса”, я ребятам показала холм, парень с девушкой сильно удивились и ушли.

Потом из окна я видела, как они подъехали к тому месту, вышли из машины, и парень повторил наш маршрут по той горе.

Через месяц уже другая девушка из социальных служб – такая же молодая, тоже без детей, тоже очень приветливая – еще раз позвонила на whatsapp и попросила разрешения посмотреть на нас с детьми. Я вошла в комнату, сын и дочь как раз играли в “ночь – все спят”, и я их попросила поговорить с очередной тетей. Они ей сообщили, что они тут спать всех укладывают, поэтому теперь я их “бэбичка”, а говорить еще не умею. Она посмеялась и сообщила, что дело против нас закрывают, социальные службы к нам больше не придут, несмотря на то что они все еще не могут добиться от полиции их рапорта.

Я очень удивилась, что все так легко прошло, так как знаю много нехороших историй про социальные службы.

Но, справедливости ради, отмечу, что приятные молодые девушки и парень, а также их супервайзеры, определили, что обвинения против меня “не подтверждены”, хотя там есть опция “беспочвенны”. То есть если бы я хотела когда-нибудь усыновить в США ребенка или работать в детском садике, у меня были бы проблемы – потому как на меня в социальных службах уже есть “дело”.

Зовите меня Дон Корлеоне

Знакомьтесь, это я на другом потенциальном “месте преступления”.

Если с социальными службами все обошлось, то с обвинениями от полиции все не так просто. Изначально в тех документах, которые мне дали, было три серьезных криминальных обвинения и три административных.

Криминальные – “подвержение детей опасности или насилию”, две штуки, по одной на каждого ребенка, третьей степени. Эту статью в такой формулировке, как моя, дают обычно за сексуальное насилие над детьми.

И третья статья – “сопротивление закону”, ее в моей формулировке дают обычно, например, тем, кто бьет полицейских, прячет улики или угрожает свидетелям.

Оставшиеся три статьи, по сравнению с предыдущими, уже “мелочи” – они выглядят как штрафы за неправильную парковку. Тут мне “впаяли” такие нарушения: 1 – перелезание через забор (через забор я не перелезала); 2 – проход на закрытую территорию (территория не была закрыта); 3 – создание опасных условий (этого я вообще не понимаю, видимо, я виновата и в том, что бревно там на заборе, а также, что там вообще гора есть, а заодно в убийстве Кеннеди).

Суд по более серьезным криминальным статьям был назначен на 15 мая, по более легким административным – на 1 июня.

Обвиняемая – это я. Жертва – штат Нью-Джерси.

Если против вас выдвинуты обвинения, вам нужен адвокат. Потому что со стороны государства вас будут обвинять – это работа прокурора. Даже если вы ничего не сделали, например, попросили убежища на границе США и Мексики, вы попадаете в суд, и против вас в суде есть прокурор, задача которого обвинять от лица государства. Чтобы защититься, вы нанимаете адвоката. Если у вас нет денег, вам дают бесплатного адвоката от государства (public defender), который обычно завален работой. Иногда у таких бесплатных адвокатов есть более ста дел одновременно и на каждого клиента не более 5 минут.

Знакомьтесь: плохие копы

Я практически сразу, еще в апреле, наняла адвоката, который специализируется на уголовных делах и работает таким вот public defender. Я предполагала, что он знает полицию, прокурора, судью – и значит, побыстрее разрешит мое дело. Стоили его услуги даже меньше, чем я ожидала – $1500 за все. Потому что, по его словам, дело у меня несложное.

Адвокат меня заверил, что обвинения против меня, скорее всего, снимут до суда. Он мне сразу рассказал, что парковая полиция, которая меня арестовала, имеет жуткую репутацию, и там все настолько плохо, что ими какое-то время даже руководили “сверху” – из офиса прокурора. И ни один прокурор не захочет меня в чем-либо обвинять. То есть дело просто закроют без суда.

Я погуглила.

Этого “паркового” копа арестовывали два раза. Фото Bergen County Prosecutor’s Office

Ричарда Джакобоне, офицера этой же Palisades Interstate Parkway Police, арестовали за владение кокаином в 2018. И это был второй раз – потому как в 2017 его тоже арестовывали, за тот же кокаин, а также марихуану, стероиды и нелегальное владение оружием дома (у него были боеприпасы повышенной емкости). Видимо, он после первого раза сказал, что больше не будет.

Но потом и главу этой полиции, Майкла Копполу, арестовали за покупку кокаина в 2018. До того, как он построил карьеру полицейского и стал шефом, он был пожарным (заметьте, мой “спасатель” тоже работал пожарным). Коппола зарабатывал $135 000 в год. И кроме того, владел компанией, которая предоставляла услуги его же полицейскому участку. В участке действовали правила: у тех полицейских, кто набирал квоту арестов и штрафов, были лучшие машины, лучшие обеды и премии. В России это называется “добывать палки” (то есть выходить на плановые показатели).

Занятно, что этот плохой коп – однофамилец режиссера “Крестного отца” Френсиса Форда Копполы и полный тезка знаменитого нью-джерсийского мафиози Майкла Копполы.

После того, как Копполу – который коп – поймали на покупке кокаина, его не отправили в тюрьму. Он получил всего год испытательного срока.

Бывший глава полиции, которая меня арестовала,- получил срок за кокаин. Фото patch.com

Но возобновились разговоры о том, что этот участок полиции нужно давно расформировать. В нем числятся почти 30 офицеров, они патрулируют небольшой участок дороги (17 км) и парк. Их работа финансируется из бюджета штата – то есть из денег налогоплательщиков. Но у каждого городка, который находится возле этого парка, есть свой полицейский департамент – и они могли бы без проблем заниматься и парком тоже.

Поэтому нью-джерсийские чиновники пытаются расформировать этот полицейский участок уже 10 лет.

Сенатор от республиканцев Деклан Оскэнлон буквально заявил, что полицию Palisades Interstate Parkway давно пора закрыть. “Нет никакой необходимости иметь вооруженных людей, которые патрулируют 11 миль дороги. Другие департаменты могут покрыть эту территорию без дополнительных человеческих ресурсов. Давайте уже с ними покончим”.

И странное совпадение – в начале этого года их участок (в котором всегда есть дежурные!) вдруг неожиданно сгорел (возможно, и все файлы, улики и прочее?). Сейчас полицейские сидят во временном пластиковом “гараже”.

Несмотря на все это, парковая полиция все еще существует. Они вооружены. Как и других полицейских, их тренируют 110 часов по боевой подготовке (combat training) и всего 10 часов для разрешение вопросов с гражданами (community policing).

Проблемы есть не только у парковой полиции, но и у многих других в моей округе. Я стала находить все новые и новые статьи об арестованных копах в Северном Джерси. В соседнем городе, Патерсоне, в результате расследования ФБР против местной коррупции арестовали семерых полицейских за последнее время. Среди обвинений: нарушение гражданских прав, подача ложных полицейских отчетов и все те же наркотики.

Да и вообще, жестокость полиции – это не отдельные случаи, а система.

Интересно, что большинство патрульных из этой парковой полиции зарабатывают немного. Я нашла сайт, где есть зарплаты полицейских.

Дубина получает $ 54 000. Милая черная полицейская  – всего $42 000 в год.

Зарплату Малыша я не нашла, так как это данные за 2018, и он, скорее всего, тогда еще учился в школе. Но в этом полицейском участке есть и копы, которые зарабатывают $120 000 в год и больше. Если взять среднюю зарплату в $ 50 000, и в участке 28 полицейских, то выходит, только на зарплаты парковых копов уходит почти полтора миллиона долларов в год.

Урок – перед тем, как переезжать куда-то, надо гуглить местные новости, информацию о полиции.

Лечить голову медикаментозно – дешево

Для полноты этой истории я не могу не объяснить, что первый месяц после ареста мне было очень, очень плохо. Практически каждый день у меня сдавливало грудь, горло и живот, скорее всего, это были панические атаки. На первых порах я не могла выходить из дома. Любой звук полицейской или пожарной сирены – а они под нашими окнами звучат регулярно, так как у парковой полиции нет недостатка в “нарушителях” – меня парализовал. Мне плохело даже от вида игрушечной полицейской машины, которых у нас в доме в избытке.

Дети ежедневно спрашивали, не заберут ли меня опять в клетку.

На ночь они стали меня просить рассказывать им сказки исключительно про “плохого полицейского” или “плохого пожарного”, хотя раньше у нас были сплошные космические инженеры, принцессы и лошадки. Они просили вновь и вновь в подробностях пересказать, что со мной случилось.

Я думала, что дочка менее травмирована, чем сын, так как ее хотя бы не держал тот мужчина. Но она первое время отказывалась выходить из машины, когда мы приезжали в лес в Нью-Йорке. “Мама, там будет полиция”, – испуганно говорила она, прижимаясь ко мне что есть силы, как на той горке.

Легчало мне как раз на природе, вдали от дома. Мы ездили в лес и взбирались на новые горы, переходили по бревнам речки.

Мы с дочкой во время вылазки на природу

Отношения с мужем разладились. Возможно, в романтических фильмах  мужчины в такой ситуации вытирают тебе слезы, приносят чай с пледиком, увозят на курорт, дают тебе пространство и время зализать раны, проявляют бесконечное терпение (и еще и поют, танцуют и находят твою сестру-близнеца, если это индийский мюзикл).

В реальной же жизни супруги сами пребывают в глубоком шоке, не знают, что делать, отстраняются, пытаются вернуться в нормальное русло жизни.

Для меня урок тут простой: стоит рассчитывать только на себя и не питать иллюзий. Если кто-то поможет, это будет приятным сюрпризом.

Поэтому я нашла психолога – и вся семья стала общаться с ней по Zoom. Она мне практически сразу поставила диагноз “острое стрессовое расстройство” и заверила, что после пережитого мною она бы беспокоилась, если бы его не было.

Психолог меня уговорила увидеться с психиатром, чтобы он мне выписал таблетки – несмотря на все мои шутки о том, что меня проверили уже трое в больнице и точно заключили, что я – не псих, даже справка есть.

После бесконечного формализма и безразличия врачей из скорой, медицинской оценщицы, медперсонала “психушки” мне не хотелось видеть ни одного медработника. Но психолог пообещала, что все будет хорошо – и не соврала.

Назначить встречу с психиатром было очень, очень непросто – из-за карантина ведь все сошли с ума.

Но общение с ним оказалось весьма полезным. Мы обсудили, как меня гнетет именно вынужденное бездействие и необходимость сидеть тихо, не предпринимая ответных действий. Психиатр мне рассказал, как сам когда-то попал на гауптвахту из-за свидания с девушкой, будучи уже дембелем. И там его избивали и всячески унижали. Он терпел, потому что понимал, что сопротивление бессмысленно, система рассчитана на то, чтобы тебя сломить. Он терпел, не огрызался, поэтому сильно не получал, но чувствовал себя плохо. Но когда он начал давать сдачи (вопреки здравому смыслу), ему хоть и стало хуже физически, но намного лучше морально.

Я вооружилась этой историей. Заодно он мне выписал легкое успокоительное, антидепрессанты и бета-блокаторы, сказав, что принимать их совершенно не обязательно, так как депрессии у меня точно нет.

Я ради интереса купила это в аптеке – и удивилось, что все вместе стоит менее $25. Короче, лечить голову медикаментозно в США вполне дешево, если есть страховка. А вот психолога – $150 за сеанс – страховка не покрывает.

Я пару раз выпила успокоительное, но от него хочется спать и бывает зависимость (наркотиков я боюсь, как огня, ведь в США – опиоидная эпидемия), так что на третьей таблетке я остановилась. Когда мне становилось особенно плохо, я приседала или ездила бить боксерскую грушу (у приятеля есть спортзал в подвале). К антидепрессантам и бета-блокаторам я пока не притрагивалась.

“Самый глупый случай, который я видел”

Прошел месяц с момента той печальной прогулки с детьми, приближалась дата суда, ничего не происходило. Я поняла, что для меня ожидание хуже смерти.

Мой адвокат ничего не делал – или, по крайней мере, мне так казалось. Он говорил, что дело не двигается, ведь на дворе коронавирус, все закрыто, госчиновники работают кое-как из дома. Вроде как мы ждали, чтобы на мое дело назначили прокурора, но его все не назначали.

Ну и он всячески отговаривал эту историю публиковать – мол, это может разозлить прокурора, который даже не имея изначального желания меня в чем-то обвинять и защищать полицию, может из цеховой солидарности закусить удила.

Я четко знаю, что если с адвокатом некомфортно – его надо менять. Поэтому я нашла нового адвоката, который во время первого же визита, еще до подписания с ним договора и оплаты, показал, что мне уже назначили прокурора, и, не теряя времени, ей позвонил. Потом он сразу позвонил иммиграционному адвокату, который мне объяснил, что если я сейчас уеду из США, то по возвращении меня могут не пустить, начать в отношении меня депортационный процесс, и я даже не смогу попасть на свой же уголовный суд (такой вот парадокс).

Еще через десять минут в его офисе материализовался семейный адвокат, который мне пояснил, каковы последствия вроде как позитивного вердикта социальных служб. Мы обсудили, что с ними вроде тоже можно судиться, но это безумно дорого, и в моем случае того не стоит.

Но главное для меня было то, что Эмиль (так зовут моего адвоката) был абсолютно уверен в моей невиновности. У него с конкретно этой полицией уже было много, много дел.

Арест мне обеспечил яркую социальную жизнь в карантине. Иллюстрация Юлии Доган

Первый адвокат вернул мне половину уплаченного ему гонорара. Эмиль был дороже в два раза.

Буквально через три дня прокурор округа снял с меня обвинения в подвержении опасности детей, а обвинения в сопротивлении полиции понизил до уровня мелкого хулиганства.

“Я ему выслал твое резюме, сказал, что у нас есть видео, и что вообще это – самый глупый кейс, которые я когда-либо видел, и там нет преступления”, – пояснил мне адвокат.

Оставшиеся уже мелкие административные обвинения прокурор округа Берген отправил в суд низшего уровня – муниципальный. В моем случае это даже не городский суд, а “парковый” – который рассматривает только дела парковой полиции.

Адвокат пояснил, что это стоит читать как “сами у себе в парке разбирайтесь с этой фигней”.

Как я понимаю, полностью обвинения с меня не сняли, потому что парковому суду неоткуда брать дела, кроме как от парковой полиции, и неоткуда брать штрафы, кроме как от таких, как я. Суд уже переносили несколько раз, и теперь он назначен на середину сентября.

Удивительные открытия из полицейского рапорта

По словам полицейских, я не уступаю “Зене – принцессе воину” или даже богине Лакшми. Фото pinterest

Прочитав первую часть моей истории, некоторые стали обвинять меня во всех смертных грехах и требовать, чтобы я показала позицию “второй стороны”.

На мой взгляд, эти требования сродни попросить у изнасилованной девушки обнародовать мнение ее насильника.

А что он думает? Может, она была в слишком короткой юбке? Давайте-ка разберемся! Потому как за расследования взялись диванные эксперты с анонимными профилями в соцмедиа.

С позволения адвоката я публикую часть информации всего из нескольких полицейских рапортов (их у меня больше, но не буду вас утомлять). Они местами противоречат друг другу, и некоторые написаны уже через много дней после инцидента. Высота склона везде разная, местами события разворачивались не на склоне, а на обрыве. Но это – мелочи.

Из полицейских рапортов Малыша и Дубины я узнала, что я – суперженщина. Ну или Зена, принцесса-воин. Человек-паук. Как минимум, индийская богиня Лакшми с четырьмя руками.

В отчетах полицейских я одновременно снимала все на телефон, держала на руках дочь, не отдавала сына, сталкивала полицейских со скалы, бросалась в них камнями, съезжала по склону “на ягодицах”, сбегала с него ногами и яростно размахивала всеми (оставшимися?) конечностями.

И при этом я кричала, визжала и общалась с мужем и детьми на иностранном языке, а с ними – на английском. Видимо, мои суперспособности так поразили полицейских, что они в рапортах даже в одном месте назвали меня мужчиной, “он”. Видимо, зауважали.

Моя самооценка от этих рапортов повысилась. Не зря же говорят, что мамы умеют делать все! Парадоксально только, что меня, такую суперженщину, решили спасать 14 человек!

Рапорт офицера “Дубины”
Рапорт офицера Малыша.

Знакомьтесь, мой спасатель

Это – мой спасатель, заглавное фото на его фейсбуке.

Пожилой мужчина, который вызвал эту полицию, упоминается в рапортах просто как прохожий, ни слова о том, что он – пожарный. В одном рапорте написано, что он спасал моего сына, в другом – что он сам застрял на скале и его спасали. Там было его имя (Филипп, фамилию называть не буду) – и я с легкостью нашла его фейсбук-профиль.

На аватарке у него фотка с ружьем. На стене – оружие, расизм,  признания, что он – псих. И голые женщины с большой грудью, пожарные машины, голые женщины с большой грудью на пожарных машинах, голые женщины с большой грудью, которая прикрыта масками. Есть еще видео, где Филипп курит в машине и показывает, как много людей в масках стоят в очереди возле супермаркета, а это ай-ай-ай, нечего шастать в карантин. Сам он, конечно, без маски (может, он думает, что они предназначены только для женщин с большой грудью?).

Один из постов моего спасателя.

Шутки шутками, а вот после знакомства со страницей этого Филиппа мне стало опять очень страшно. Он любит оружие. Он знает, где я живу. Он схватил моего ребенка.

Поэтому я отправилась писать жалобу на этого Филиппа.

Мы тебя сейчас опять арестуем

Я с адвокатом у здания полиции и суда

Мы с адвокатом приехали в штаб-квартиру парковой полиции – которая оказалась пластиковым сараем (помните, их участок очень кстати таинственным образом сгорел в начале года?) Несмотря на то что адвокат мой предварительно звонил, к нам долго не решались выходить. Потом появился офицер (здоровый белый парень, с ним я еще не знакома). С конвертом.
– Ты та женщина, которая была на утесе с детьми?
– На холме
– Какое странное совпадение. Нам сегодня пришло письмо (раскрывает конверт, там распечатка первой части статьи). Ты написала блог, в котором угрожаешь полиции и говоришь, что “заставишь нас заплатить”. А также там пишут, что ты оставляешь детей на всю ночь одних. Мы заявляем на тебя в социальные службы, опять. И прокуратура расследует твой блог. Он на русском. Но его переведут.

Мы тебя сейчас прямо арестуем тут, отправишься в тюрьму.

Позже я посмотрела зарплату этого офицера. Почти $ 80 000 в год. И это в 2018. Сейчас, видимо, больше.

Я не нашлась, что ответить. Но мой адвокат Эмиль совершенно спокойно ему ответил: “Мы здесь совершенно по другому поводу, подать гражданский иск против человека, который удерживал ее ребенка. Давайте займемся этим”.

У Эмиля есть очень богатый опыт общения именно с этим полицейский участком. Он всякого навидался. Угрозы полиции его давно не удивляют. Пока мы стояли на улице, и под дождем ждали полтора часа, пока нам распечатают два листка стандартного заявления, он мне рассказывал.

Та же полиция одно время охотилась на геев, которые собирались в определенном месте парка. Один из офицеров в гражданской одежде подходил знакомиться, уводил мужчин в кусты, и там арестовывал за “оголение в публичном месте”. У Эмиля были клиенты, которые вызывали полицию, видя угон машины, но когда те приезжали, ни преступников, ни машины уже не было. Поэтому полицейские арестовывали свидетелей.

Не буду пересказывать все это – потому как в третьей части я вам изложу истории наших русскоязычных иммигрантов и их детей, которые тоже столкнулись с полицейским беспределом, абсурдом и безжалостным катком системы (хотите рассказать, анонимно – мой мейл [email protected]).

Заявление на Филиппа я подала. Ровно после этого полицейские, как и обещали, заявили на меня в социальные службы, позвонив им по телефону и сообщив, что я оставляю детей одних на всю ночь.

Уже новый парень пришел к нам в дом проверять. Опять осмотрел детскую и забыл заглянуть в холодильник (зря мыла!). Мы все пытались у него выяснить, куда же можно нам, на пару с мужем, уйти на всю ночь в условиях карантина. Подсказал бы места! И не приставят ли к нам теперь спутниковое наблюдение – иначе как еще понять, дома мы или нет с детьми по ночам? Социальный работник извинялся и обещал узнать, от кого пришла кляуза и была ли она вообще.

Опять смотрел на детей. Обычно коммуникабельный сын на этот раз не проронил ни слова.

Мой сын молча принес социальному работнику свой неприкосновенный запас монет и настойчиво пытался от проверки откупиться.

Социальный работник все старался отдать деньги  обратно, но мой ребенок все пихал и пихал ему свои четвертаки в ладошки.

Неудобно так получилось. А вдруг социальный работник в рапорте напишет, что ему пытались дать взятку?

Еще на эту тему

Не делайте этих ошибок перед подачей на банкротство

Налоги 2023: кто заплатит больше, а кто меньше?

Возможно, вам пора оформить банкротство

Начинать новую жизнь в иммиграции сложно. “Рубик” облегчает этот путь. Наша цель – помочь иммигрантам достичь успеха в США. Для этого мы пишем статьи, снимаем видео, отвечаем на ваши вопросы, организовываем семинары, создаем среду общения без агрессии и осуждения.

Над “Рубиком” работает более десяти человек, и у нас много затрат – зарплаты, хостинг и так далее. У нас нет внешних инвесторов со скрытыми мотивами. Проект основан и принадлежит журналисту и иммигрантке Катерине Пановой. “Рубик”  живет исключительно за счет рекламных доходов и поддержки аудитории.

Пожалуйста, поучаствуйте в нашей миссии помощи иммигрантам. Ваш взнос пойдет на подготовку материалов, которые помогут конкретным людям – найти работу, избежать депортации, распознать мошенников.

Поддержать Рубик