Опыт иммиграции священника: “как мы переехали из Украину в Канаду, а потом в США”
Мои родители переехали жить в Канаду в 1998 году. Мне тогда было 17 лет, я только что закончил школу. Уезжать мы планировали в августе, но в конце июля я сообщил своей семье, что никуда не еду. Тогда я только начал ходить в храм и уже решил, что буду поступать в семинарию. Не знаю, откуда у меня взялось мнение, что в Канаде выучиться на священника будет гораздо сложнее, но решение было твёрдое. Родители ничего не смогли со мной сделать – и я остался.
Через год я поступил в Харьковскую духовную семинарию, окончил ее в 2004, а через год женился и стал священником. Мне дали приход в небольшом селе. Храм был старинный и громадный, но полуразрушенный. Следующие десять лет прошли как один день – мы восстанавливали храм, собирали общину, и все было очень хорошо. Я несколько раз бывал в Канаде у родителей, и, конечно, посещал монреальские храмы. Но о том, чтобы переехать служить за границу, не было даже мысли.
Но случились известные события на востоке Украины. В то время супруга была беременна третьим ребёнком и из-за переживаний даже роды начались раньше положенного времени. На семейном совете мы решили, что надо бы найти какой-то вариант на случай, если все станет совсем плохо. Обычно люди стараются переезжать туда, где есть родня. Родня у нас была в Монреале.
Я был давно знаком с канадским архиепископом и несколькими священниками. Вот у них я и спросил, можно ли мне, если станет совсем трудно, найти место священника в Канаде. Не сейчас, когда-нибудь в будущем. Но место было, и переезжать нужно было прямо сейчас. В прекрасном городе Квебеке, столице французской Канады пожилой священник-француз уходил на пенсию, и епархия искала ему замену. Мне предложили приехать и посмотреть, не соглашусь ли я служить после него.
Мы приехали в гости к родителям, съездили в Квебек, я служил там литургию. Я бы не сказал, что мне понравилось. Напротив, там ничего не было. Не было храма, не было сложившейся общины. В Украине у нас все было уже устроено, налажены службы, люди очень любили нашу семью. Здесь же община хоть и была, но все было как-то очень печально и непонятно.
Но это было для меня как раз очень интересно – начать все с нуля, в чужой стране, языка которой я в то время даже не знал.
Для служб арендовали католический храм на несколько часов в воскресенье, потому что постоянного места у общины не было (хотя ей уже более пятидесяти лет). Не было никакого ясного бюджета и договора между прихожанами, все было как бы само собой. Тогда, не имея никакого опыта священнического служения за границей, я не заподозрил ничего плохого и согласился. Я думал, что трудности – это хорошо, и раз мы смогли устроить общину в украинском селе, то сможем устроить ее и в столице французской Канады.
Мы переехали в октябре 2015 года. Моя слишком бурная деятельность наверное сразу испугала комитет прихода, который с самого первого нашего собрания стал отчего-то видеть в моих действиях какой-то подвох. Мы старались как могли – устраивали детские утренники, спевки для хора, старались служить почаще. Мы с супругой посвящали все свободное и несвободное время изучению французского языка, так как по-английски в Квебеке никто не разговаривает.
Я приехал как священник, и обычно, если ты гражданин другой страны, то ты приезжаешь по визе clergy, которая не позволяет тебе и твоей семье работать где-либо, кроме как в той общине, которая тебя пригласила. Это означает, что ты живешь только на ту зарплату, что выделяет тебе община. Надо сказать, что на просторах бывшего СССР основным доходом священнической семьи являются требы – похороны, крещения, венчания и прочее. В нашей маленькой квебекской общине треб не было от слова совсем.
Зарплата была, но она была явно ниже прожиточного минимума даже для простой семьи из двух человек, а нас было пятеро.
Помню, с каким ужасом я смотрел на школьный счёт за перемены в $260 за двух моих детей-школьников. Меня-то никто не предупредил, что если твоё дитё остаётся на большую перемену в школе, то ты за это должен платить $5 в день за каждого.
В приходе любая моя инициатива натыкалась на стену непонимания. Предлагаю служить немного больше по-французски, потому что у нас единственный православный приход в городе, куда приходят франкофоны, – мне говорят “нет”. Мол, пусть они славянский учат. Предлагаю говорить с людьми и просить их о финансовой поддержке – в ответ “нет, мы и так стараемся изо всех сил, а так вы только людей распугаете”.
Постепенно отношения с руководителями прихода становились все хуже. Прошёл год.
Собраний почти не было, совет занял твердую оппозицию – будем делать все, только не так, как скажет священник.
Ровно через год я получил от них официальную бумагу, что деньги на приходском счету заканчиваются и поэтому они разрывают контракт со мной. Они не против, чтобы я служил и дальше, но платить мне будут то, что смогут. Этого было совсем недостаточно, но тогда нам стала помогать Канадская епархия, покрывая недостатки в нашем скудном семейном бюджете. В самом приходе сложилась необычная ситуация – люди, которые каждое воскресенье ходят в храм, были с нами, участвовали, во всем поддерживали, а руководство прихода стояло как бы в стороне.
Мы продолжали служить. Католики, у которых мы снимали храм, продали его, и новые хозяева указали нам на выход. Летом 2016 года мы нашли другой католический храм, куда нас взяли служить. Там же я договорился с настоятелем, чтобы нам выделили небольшую комнату, в которой мы могли устроить свою маленькую православную часовню. Нам разрешили. Владыка Ириней, Канадский и Оттавский, благословил – и закипела работа. Несколько мужчин взяли все нужные инструменты и за несколько дней устроили настоящий православный храм с иконостасом, аналоями (специальный столик с наклоненной крышкой для иконы) и клиросом. Деньги на все это приходской комитет выдавать отказался, поэтому я обратился к прихожанам, и мы насобирали всю нужную сумму.
В итоге храм был, но разделение между приходским советом и реальным миром увеличилось. Дошло до того, что все пять членов объявили о своем выходе и из совета, и из прихода. Общее собрание прихода одобрило их решение и выбрало новых членов совета, с которыми уже все было благополучно. Следующие полтора года мы жили слаженно и согласно. Постепенно стали приходить новые люди, начала теплиться приходская жизнь. У нас появилось сестричество Святой Параскевы. Мы стали служить все положенные службы, не только воскресные, как было раньше. Бюджет нашей общины вырос почти в два раза, по сравнению с прошлым годом. Мы даже делали праздник Масленицы перед началом Великого поста, и своими силами накормили более 200 человек!
Но после того общего собрания один человек написал у себя в фейсбуке, что все плохо, приход разваливается и во всем виноват священник. Конечно, сразу к нему набежало много комментаторов, поддерживающих такую точку зрения. Но среди ответивших был человек, который написал, что хорошо было бы выслушать самого священника. Мы списались с ним. Он оказался главой приходского совета одного флоридского прихода, который существовал всего 11 лет на то время, но имел бюджет, планирование, священника с полной занятостью и даже накопленными на покупку земли деньгами. И все это началось в 2006 году с 17 человек и их согласия между собой. Теперь их было около 100 человек каждое воскресенье.
Для меня это было чем-то поразительно невообразимым. Я привык видеть, что обычно наши люди боятся всякой ответственности, а тут такие же наши люди и такой результат! Я стал расспрашивать его о том, как же они всего добились. Мой новый знакомый по переписке познакомил меня с их священником, отцом А. И уже отец А. рассказал мне о принципах, по которым живут американские приходы во Флориде- о поддержке, десятине, которую отдаёт даже семья священника наравне со всеми прихожанами. Несмотря на то, что на то время я уже двенадцать лет был священником, для меня все было вновь. Я узнал, что можно, оказывается, вместе сообща содержать храм, не надеясь на милость богатых жертвователей и не переживая каждую неделю о том, что средств все меньше и скоро не останется ничего.
Наше финансовое положение немного улучшилось – мы стали получать пособие на детей и моя супруга получила разрешение на работу. Стала заниматься пошивом церковных облачений. И быт, и храм – все постепенно налаживалось. Но я по-прежнему был священником парт-тайм. Среди недели в нашей малочисленной общине заниматься было особо нечем, а так как время жизни очень коротко, особенно тех лет, когда ты полон сил и энергии, я все время думал о том, что можно было бы делать больше.
Но об этом в следующий раз.
