“Врач во Флориде отобрала у меня ребенка и хотела продать бездетной семье”. История украинки, которая прошла через ад

Что делать, если социальные службы отбирают у вас детей по надуманной причине? Как доказать, что вы не виноваты? И во время этой битвы не опустить руки от полного бессилия? 

Элина Кушнир, 28-летняя украинка, живущая сейчас в США, уже знает, как ответить на эти вопросы. Знает, куда бежать, когда власти отбирают младенца, считая, что родители избивают его битой (!). И что делать с врачами-монстрами. 

Но поиск этих ответов дался тяжело. Элина поделилась с “Рубиком” своей историей, которую мы публикуем от первого лица. 

Опасные роды и странные конвульсии 

“Я приехала в США из Украины в 2015 году. Спустя полгода жизни в Америке я встретила своего будущего мужа. Развитие событий было бурным – мы очень скоро стали жизнь вместе, во Флориде, потом поженились и практически сразу у нас родилась дочь.

Я не сидела без дела, будучи беременной. Помогала мужу с бизнесом – у него траковая компания. Я вела бумажную работу, в душе мечтая вернуться в медицину, ведь по образованию я медсестра, и в США мне нужно было лишь получить лицензию, чтобы начать работу. Однако весь процесс пришлось на время отложить, чтобы дети немного подросли. 

Через полтора года после рождения дочери у нас появился второй ребенок. Мой Уильям. 

Беременность выдалась затяжной. Я приехала в роддом лишь на 41 неделе, и роды были очень быстрыми: все закончилось в течение двух часов. 

С ребенком в таких условиях не было все идеально. Врачи достали его, обвитым пуповиной, и довольно долго не могли заставить его сделать первый вдох. Он даже посинел. Но в итоге я услышала детский крик и выдохнула. Врачи сказали, что несмотря на все сложности, с моим сыном все хорошо и мы можем выписываться хоть завтра. 

Я была спокойна, так как внешне Уильям действительно выглядел здоровым. Он сразу взял грудь, особо не плакал. Счастливые мы поехали домой. 

Все началось спустя 28 дней. 

В какой-то момент я заметила, что одна сторона ребенка неестественно дрожит, дергается. Я тут же позвонила мужу, так как на тот момент плохо говорила на английском. Мы уже вдвоем связались с нашим педиатром, и та сказала срочно везти ребенка к ней. Мы приехали через полчаса. 

Педиатр спросила, были ли в роду страдающие судорогами, я сказала, что нет. Тогда врач потребовала везти ребенка в emergency.

Там все было очень оперативно. Нас с мужем отправили в комнату ожидания, а сына отвезли на обследования. Все заняло около получаса – и вот к нам уже вышел медбрат, причем русскоговорящий. Он и объяснил, что с Уильямом случилась беда. 

“У него кровоизлияние в мозг. Вероятно, от травмы”, – сказал он. 

Я была в шоке. Мы с мужем не отходим от ребенка и уж точно не бьем его. Какие травмы? Откуда? 

Медбрат и врачи стали расспрашивать, что происходило последние дни. Может, ребенок неудачно упал и ударился головой? Или во время кормления я ушибла его? 

Я не знала, что отвечать, кроме как “нет” на все их вопросы. 

В итоге вышел врач и сказал, что ребенок находится в критическом состоянии и его нужно на вертолете переправлять в детскую больницу Джона Хопкинса в Сент-Питерсберге.

Мне полететь вместе с сыном не разрешили, поэтому мы с мужем в срочном порядке отвезли дочку к родителям и поехали своим ходом в госпиталь. На дорогу ушло полтора часа, мы тогда жили в Норт-Порте.

Во время пути мне позвонили с незнакомого номера. На том конце оказался офицер полиции. Без лишних слов, объяснений и прочего он спросил, где мы находимся. А узнав, что едем, сказал лишь, что ждет нас и положил трубку. Сами понимаете, в каком состоянии мы проделали оставшийся путь. 

Мы теперь не родители

На входе в госпиталь нас уже ждали все, кто только мог: социальные работники, полицейские, врачи и медбратья. Я тут же кинулась выяснять, что с моим сыном, но все отказались отвечать. Сказали, что сначала нужно разобраться с другим вопросом. Полиция разделила нас с мужем, отправив в разные комнаты, и начала допрос. 

Нас спрашивали о событиях последних дней. Что мы делали, где был ребенок, как мы с ним обращались. Естественно, задавали вопросы, не били ли мы его. При этом мне так и не отвечали, что с моим сыном! 

Социальная служба и полиция пытались во время допросов настроить нас с мужем друг против друга.

Так, меня все пытались вывести на признание, что мой муж не очень хотел ребенка, часто срывался, был агрессивным. Думаю, они хотели если не добиться признания, то хотя бы посеять сомнения в наших головах. А вдруг кто-то из нас действительно ударил ребенка, пока другой не видел? Но мы не повелись на эти уловки.

Полиции это не особо понравилось, наверное. Потому что по итогу допросов нам сообщили, что мы с мужем под подозрением в нанесении вреда ребенку. 

Все это время я даже не знала, жив ли мой сын и что с ним. Когда прошло уже несколько часов, муж стал раздражаться и заявил, что больше никаких допросов, пока не увидит Уильяма. 

Ох, полиция была в ярости. Офицеры расценили эти слова как акт агрессии и пригрозили выгнать мужа из больницы. Я смогла его утихомирить: все-таки в наших интересах было сидеть смирно и ждать. 

В итоге мы смогли увидеть сына – но под присмотром социальной службы.

Мы считались опасными для собственного ребенка. 

Уильям выглядел ужасно. Я даже не могла разглядеть его личико под слоями бинтов, катетеров и электродов. Его подключили к аппарату, и провода были на ручках, ножках – везде. 

Врачи продолжали говорить, что у него травма головы и кровоизлияние. Но я не видела никаких внешних признаков травмы. Разве не должно быть видно ушиб, ранку? Ответа не последовало.

Вечером в больницу приехали наши родители. Оказалось, социальная служба передала права на наших детей им. Нам было запрещено приближаться к родным детям, пока идет расследование. 

Наш педиатр – монстр 

Пришлось сына оставить в больнице под присмотром родителей и соцслужбы, а самим ехать домой. 

По прибытии я тут же кинулась в интернет – искать решение. В фейсбуке мне написала девушка, попавшая в похожую ситуацию в Сиэтле. Педиатр, к которому она привезла своего ребенка, что-то заподозрил и вызвал полицию. Ребенка отобрали. Девушка сказала сразу – надо брать адвоката. Мы нашли подходящего в Сарасоте, у которого был опыт ведения кейсов по социальным вопросам. 

Первое, что он нам сказал – вести всю переписку и общение с властями только через него. Никаких бумаг не подписывать, ничего не говорить.

Далее необходимо собрать документы. Съездить в полицию за протоколом, в госпиталь за справкой, даже в роддоме нужно забрать все записи о родах.

В роддоме возникла заминка, так как записи нужно ждать от двух недель до месяца – пока их найдут, отсканируют и пришлют по почте. Но муж настоял, чтобы документы выдали ему сейчас же. Через час они были уже на руках. 

И вот, сидя в госпитале со всеми документами и записями, я наконец смогла найти время, чтобы обдумать всю ситуацию. Откуда у моего сына травма? В нас, как в родителях, я была уверена, мы ничего не сделали. Тогда что произошло? 

И я вспомнила, какими были роды. Мой Уильям родился за два часа, весь синий, с пуповиной вокруг шеи.

Возможно, его судороги сейчас – это последствия родовой травмы?

С этим вопросом я пошла к врачу в госпитале Сент-Питерсберга, все ей рассказала. И попросила поднять записи из роддома, посмотреть, как вообще прошли роды, а не выдумывать глупости, что родители бьют своего ребенка. Та сказала, что все сделает. 

Врача звали Салли Смит, и как оказалось в дальнейшем, она – чистейший монстр.

Именно она виновна в том, что у меня отобрали сына. И именно она разрушила еще не одну семью. 

Но на тот момент я не знала, с кем общаюсь. Салли мило улыбалась и говорила, что поднимет все записи из роддома, все выяснит. Но, конечно, этого не сделала. Она даже не звонила никому. Зато зачем-то фотографировала Уильяма – его головку всю в бинтах, ручку, на которой был синяк от катетера. 

По итогу, только я и бегала за всеми записями. Каждый вечер я просила сотрудников больницы выдать мне записи за прошедший день, чтобы ничего не упустить. 

Я надеялась, что скоро все разрешится и мы заберем нашего сына домой. Но все стало только хуже. 

Спустя несколько дней нас огорошили новостью: МРТ грудной клетки показала, что у сына сломаны два ребра. 

Это просто выбило почву из-под ног. Но сдаваться я не собиралась. Я взяла диск с записью МРТ, все документы и отправила знакомым врачам в Украине и Германии. Все как один заявили, что на МРТ и записях нет даже признака сломанных ребер. Один из врачей сказал, что нас явно пытаются обмануть. Но зачем? Кому это выгодно? 

Все раскрылось гораздо позже. И это просто невероятная по своей жестокости схема отбора детей у иммигрантов и других меньшинств. 

“Иммигранты и темнокожие не должны иметь детей”

Схема рассчитана на тех, кто плохо говорит на английском, не знает законов и вообще не может за себя постоять. У таких людей легко отобрать ребенка, а затем продать его обеспеченным парам, которые своих детей иметь не могут: геям, бездетным. 

Именно этим и занимается педиатр по имени Салли Смит. 

Она работает в госпитале в Сент-Питерсберге, ей около 60 лет и за спиной у нее почти 40 лет практики. Я подозреваю, что отбирать детей Салли начала чуть ли не сразу, как поступила на службу. Представляете, сколько за 40 лет накопилось разрушенных судеб? 

Я знаю точно 40 подобных случаев. Но сколько их на самом деле – знает, пожалуй, только сама Салли.

Вот в чем состоит ее схема. Салли обследует ребенка и дает заключение, что имел место абьюз. Родители или опекуны избили ребенка, и его нужно срочно спасать. 

Заключения – это просто фантастическое чтиво. Знаете, что она написала в нашем случае? Что мы избивали ребенка битой, завернутой в подушку.

Мол, я держала ребенка на весу, из-за чего у него сломаны ребра, а муж бил битой по голове. 

Это заключение я прочитала лишь на суде. То есть долгое время я даже подумать не могла, что Салли Смит – главный злодей этой истории. 

Уже потом, после суда, я разузнала очень многое. Например, что на нее заведено несколько дел. И что мы – далеко не первая семья в ее кровавом списке. 

Но как-то ей удается выходить сухой из воды. Она достаточно богатая, поэтому я подозреваю, что Салли просто платит своим жертвам до суда. 

Некоторым просто не удается поймать ее за хвост. В фейсбуке даже есть группа пострадавших женщин от рук Салли Смит. Меня туда добавили, когда наша история попала в местные новости. 

Однако это никак не помогает лишить Салли лицензии или отправить в тюрьму.

Она продолжает спокойно работать. К ней можно записаться на прием хоть на следующую неделю. 

При этом против нее куча статей и видео в сети. Одна семья пострадала от рук Салли в прошлом году. Это темнокожая пара, к слову. Я подозреваю, что у Салли зуб на иммигрантов и темнокожих. Возможно, она считает, что мы не имеем права иметь детей. 

Эта пара оказалась непростой. Женщина – какая-то местная певица. И она всю ситуацию освещала на своих страницах. 

Например, вот такое видео:

Привело ли это к скандалу с последующим увольнением Салли? Нет. 

Более того, она даже выходит из своих махинаций победительницей. Некоторые пары судятся с ней по пять лет, пытаясь вернуть своих детей. Но безрезультатно. А у кого-то просто заканчиваются силы на борьбу. 

Так произошло с иммигрантами из Польши. Салли отобрала у них двухлетнуюю дочь, которой поставили тяжелой диагноз, и ей требовалась помощь врачей. Без мамы ребенку было очень тяжело. А мама, не справившись со стрессом и почувствовав невероятное бессилие, повесилась. 

Пастор взял слово 

Представляете, с кем нам пришлось столкнуться?

Я начала осознавать всю сложность ситуации, когда пришла на первое заседание. Его назначили очень быстро, на четвертый или пятый день. Соцслужба хотела лишить нас родительских прав. 

За это же время социальная служба успела изучить наш дом и опросила соседей. Никто слова плохого о нашей семье не сказал. Также были вопросы, не слышал ли кто криков из нашего дома вечером накануне произошедшего. Естественно, нет. 

Но соцслужба все равно потребовала отправить наших детей в сиротский дом. На что адвокат заявил, что это бред, ведь у детей есть бабушки и дедушки, которые могут стать опекунами. Судья встала на нашу сторону. 

Важную роль в этом суде сыграл наш местный пастор, который часто помогает коммьюнити в семейных вопросах. 

Наш адвокат был против его появления, говорил, что пастора нет в списке свидетелей, и никто ему слова не даст. Но пастор все взял в свои руки: сразу подошел к судье, попросил дать ему слово и выступил в нашу защиту. Я до сих пор думаю, что именно благодаря ему мы и выиграли тот первый суд. В итоге детей отдали не левым людям, а нашим с мужем родителям. 

Важно отметить, что против нас на суде было трое работников социальной службы, которые особо в нашу ситуацию не вникали. Они не были в больнице, не видели ребенка. Все, что у них было на руках – это заключения педиатра. Общались они пренебрежительно, как будто уже полностью уверены, что мы виновны. 

Так что же произошло на самом деле?

Для последующих судов нам нужно было нанять эксперта, который бы смог рассказать, что на самом деле произошло с моим сыном. И мы получили ответ: это родовая травма. Более того – когда мы только приехали в госпиталь Сент-Питерсберга, врач сделал МРТ и записал, что у сына хроническое кровоизлияние. То есть повторное. Первое произошло при родах. Но на тот момент этой записи никто не заметил или не захотел замечать. 

То есть виноват и роддом, который выписал нас с сыном на следующий день после родов, не проведя тщательное обследование.

Мы сейчас с ним судимся. И знаете что? Спасибо адвокату, что заставил меня забрать все записи из роддома в самом начале дела. Потому что когда мы решили поднять их вновь, из роддома они исчезли. Кто-то явно не хотел, чтобы правда раскрылась. Не зная, что все копии хранятся у меня в сейфе. 

А на пропавших записях были как раз результаты УЗИ, сделанные за пару часов до родов. Где видно, что ребенок уже был обмотан пуповиной, а не “развернулся в самый последний момент и запутался”. И были сведения о падающем сердцебиении ребенка. То есть врачи знали, какими будут роды, но не сказали ни слова. И не обследовали его нормально после рождения. 

“Ваш сын останется инвалидом на всю жизнь”

Я до сих пор не знаю, как смогла все это пережить. Очень помогала вера – за нас молились многие наши знакомые и друзья из разных стран. Я чувствовала эту поддержку. И даже в самые сложные моменты была спокойна – я знала, что Бог рядом и поможет нам. 

Я почти дала слабину только раз. Когда в самые первые дни, в больнице, мне три врача в один голос сказали, что мой сын останется инвалидом до конца жизни из-за этой травмы. Что он никогда не встанет на ноги, даже сидеть не сможет. Не возьмет бутылочку. 

Это из-за того, что у Уильяма не работает правое полушарие мозга. Видимо, из-за той же родовой травмы. Но как мне объяснили врачи из Киева, в таком возрасте левое полушарие может взять контроль над всем мозгом. Что, я думаю, и случилось. Ибо мой сын умеет и сидеть, и ходить.

Представьте себе шок американского врача, когда спустя год Уильям на своих ножках зашел к нему в кабинет.

Тот просто не мог поверить в это чудо. 

Да, у сына наблюдаются еще проблемы со здоровьем. Правая рука у него плохо работает, но он умело обращается левой. Сейчас ему уже четыре года. Это умненький, здоровый малыш. А над моторикой мы работаем с помощью терапии, массажа. Я верю, что все будет хорошо.

Поэтому я и думаю, что это  Бог послал нам такое испытание. Тяжелое. Но, как говорится, Он посылает только то, что мы сможем пережить. 

Пойти на мировую и признать вину 

Все наши суды длились четыре месяца. И только потому, что муж нанял очень хорошего частного адвоката за большие деньги. Найми мы специалиста попроще, все бы длилось год, а то и два. 

И даже такой адвокат, как наш, говорил, что шансов на победу мало. Это же государство, говорил он. Тут не победить. 

Мы почти сдались. К нам с мировой пришли из социальной службы, предлагая разобраться в досудебном порядке. То есть признать частичную вину, небольшую, забрать заявление из суда и получить детей обратно. 

Условия были такие: дети пару месяцев побудут под наблюдение социальной службы и затем поедут к нам.

Это было привлекательное предложение. Суд с адвокатом обошелся бы в $10 000. И без гарантии выигрыша.

На тот момент мы уже потратили около $25 000 на весь кейс.

Но я решила идти до конца. Я хотела показать всему миру, чем занимается социальная служба на самом деле. Хотела рассказать про педиатра Салли Смит. Хотела, в конце концов, жить со своими детьми без пометки в личном деле, что мы проблемная семья. Почему-то я верила, что мы победим.

И правильно сделала. Потому что суд превратился просто в какой-то цирк. Я только тогда поняла, почему социальная служба и врачи дали заднюю – им очень не хотелось весь свой бред рассказывать перед судьей. Про биту в подушке. Про сломанные ребра.

А один врач и вовсе сказал, что ребенок мог получить травму во время родов, потому что, цитата: “вылетел из матки и ударился головой”. 

Судья, у которой тоже есть дети, сидела во время заседания с широко раскрытыми глазами, не веря в происходящее.

Разумеется, мы выиграли. Судья потребовала тут же передать детей нам. Все закончилось.

Все это время я не могла видеть детей. И мой сын остался без маминой груди. Когда все закончилось, после всех стрессов, кормить грудью я уже не могла. Это монстры отобрали у нас с сыном и это.

Но я все равно была счастлива. Мои дети были рядом со мной, еще и за две недели до Рождества. Настоящее рождественское чудо, не иначе.

Бороться с системой или сбежать в Украину? 

Однако меня гложила одна мысль: а наступила ли настоящая справедливость? 

Понесли ли виновные наказание? 

Наши суды длятся до сих пор. Все происходит очень медленно, так как и роддом, и госпиталь, где работает Салли Смит, умело затягивают дела. Когда все закончится, не знаю. Наш адвокат уже работает бесплатно, так как сам хочет посадить Салли и лишить лицензии. 

Я не считаю, что во всем виновата только сложившаяся система в США, при которой работники соцслужб, врачи, полиция чувствуют себя богами, вершащими судьбы. Мне ни разу за все время не хотелось бросить все и уехать в Украину, где такая несправедливость, кажется, происходит гораздо реже. Ведь в таком случае кто будет бороться с американской системой? Кто ее изменит, если все убегут? 

Я люблю США, мне тут все нравится. И да, попадаются люди, которые думают, что система прикроет все их преступления. Это и правда происходит. Но справедливость все же иногда, но торжествует”.