Как я переплыла подземную реку, попросила убежище на границе США с Мексикой и отсидела в трёх тюрьмах

Полина Щедрина бежала из России после начала войны в Украине. В США её ждал муж, политический активист, который уже попросил здесь убежища. Полина попыталась было получить туристическую визу (дважды!), но ей отказывали. Девушка решилась на отчаянный шаг — прилететь в Мексику и просить убежище на границе. Полина думала, что её подвезут к границе, она попросит у американского офицера убежище и скоро увидится с мужем.  Всё сложилось по-другому.

Далее читайте ее рассказ от первого лица:

7 октября 2022 года. Мехикали, Мексика, штат Нижняя Калифорния, через забор с колючей проволокой — Калифорния настоящая. План на сегодня такой: чтобы меня привезли к границе с США, высадили из машины, и я, выложив российский паспорт, сказала офицеру заветное I need asylum.

К отелю, где я провела очень нервную и некомфортную ночь, подъезжает белый джип. Внушительная мексиканка за рулём подозрительно смотрит на мой чемодан:

— Вы уверены, что с такой тяжестью вам будет удобно идти по воде?

К этому я не готова. Да, я слышала, что среди способов пересечения границы в Мехикали есть переход по реке. Но мы договаривались о другом: что я сажусь в машину, мы едем до границы, я отдаю офицеру паспорт и иду сдаваться со своим чемоданом.

— Нет, вы конечно можете купить старую машину и попробовать проехать сами. Но это не всегда получается с первого раза. Можно ждать месяцы.

Я начиталась таких историй. Машину я не вожу, в Мексике совсем одна и поскорее хочу отсюда исчезнуть. Река так река. Мы приезжаем в дом, где собирает вещи русскоязычная семья с маленьким сыном. Мальчику года три; он смотрит мультики, родители нервничают, я безучастно ем бургер из Carl’s Jr. — его по пути купила наша мексиканская дама. Вместо чемодана мне выдают походный рюкзак и резиновые тапочки из ближайшего Walmart. Нам включают видеоинструкцию на планшете: где выходить из машины и когда сворачивать к берегу. Для реки думаю надеть шорты — зачем мокнуть в штанах, но потом всё-таки надеваю трико.

Дальше всё как в кино. Быстро погрузиться в машину, выскочить на дороге, зайти на свалку за забором: там ждёт ещё один мексиканец, рядом лежит труп собаки. Мы проходим по мусору и выходим на шумную трассу — и я теряю дар речи. Здесь должен быть берег реки — но вместо этого я вижу, как наш гид прыгает в открытый люк.

Делаю то же самое. Вода такая тёплая и так пахнет тухлыми яйцами, что в первую минуту думаю: тут не выжить. Хорошо, что я не в шортах. Мы идём в тёмном тоннеле по протухшей воде. Я стараюсь не смотреть под ноги, потому что боюсь увидеть чьи-нибудь останки. Мой рост 170, и вода максимум доходит до пояса. 

Путь занимает 400–500 метров. Иногда над головой виднеется просвет — это люки в дороге. Наконец тоннель выходит на поверхность, и мы перелезаем через натянутую проволоку. Гид-мексиканец приподнимает верёвку и радостно говорит:

— Америка, Америка.

На берегу ждут офицеры, а мы похожи на выживших после катастрофы. От нас чудовищно пахнет, и говорить заветное I need asylum в таком виде кажется нелепым и смешным. Впрочем, мы стараемся соблюдать протокол и бормочем про убежище. Сдаём вещи в один отсек автозака, сами погружаемся во второй. Я так рада, что у меня трясутся руки.

Потом будут 5 дней бордера в Калифорнии, 4 дня в Аризоне и 18 дней — в миграционном детеншене в Луизиане. В тюрьме мне исполнится 28 лет, на день рождения мне подарят два пакетика арахисовой пасты и черничный маффин.

Пока я была в роли жены-заключённой, мой муж — на тот момент уже подавший заявление на получение убежища — развернул кампанию по моему спасению. Наверное, это и полагается делать родственникам всех заключённых: нанять адвоката, искать связи с офицером, добиваться освобождения и присылать спонсорские пакеты. Я вышла под залог, бонд в $10 000 — эта сумма вернётся на суде через несколько лет. Я вышла первая из всех, кто с нами сидел.

Это ни в коем случае не инструкция к тому, какой способ перехода границы выбрать и к чему готовиться. Переход — это всегда лотерея: кого-то выпускают сразу после бордера, кто-то сидит месяцами. Это просто личная история и совет: как не отчаяться в заключении и где найти силы пережить это захватывающее время.

Пять дней бордера в Калексико: в палатке и фольге

Бордер — самое некомфортное место на всём пути. Это иммиграционная тюрьма без душа, кроватей и, как оказалось, без зубных щёток. Здесь проводят от силы несколько дней — можно потерпеть, не менять одежду и не мыть голову. Из бордера могут выпустить сразу на свободу. Но чаще всего — переводят в детеншн, центр длительного содержания.

Каждый вечер на небе разгорается южный закат и восходит огромная луна. В бордере нечего делать, кроме как ждать. В этом и заключается главная задача: жди, пока не назовут твоё имя. Жди, когда позовут на обед. Жди, когда будут раздавать влажные салфетки (а если повезёт, то достанется пластмассовая расчёска). Всё остальное время ты лежишь на полу, завёрнутый в фольгу, как слойка в духовке.

Вокруг тебя — от 60 до 100 женщин, которые, скорее всего, будут постоянно говорить на испанском. Я была в камере единственной не то что русско-, а англоговорящей. Соседки были в основном из Кубы, Колумбии, Венесуэлы и Перу. Кубинкам «‎повезло»‎‎ — если это можно назвать удачей: в их стране всё так плохо, что между Кубой и США действует специальное соглашение по беженцам, и их выпускают быстрей.

В октябре в Калифорнии под 40 °C, в камере же — дикий холод от кондиционеров. Одеяла из фольги почти не помогают. В первую ночь меня спасла девочка-китаянка, лежавшая рядом. На каждое моё шуршание она просыпалась и укутывала меня фольгой, как рыбу перед запеканием. Если бы не она, я бы замёрзла до простуды. Оказалось, что девочке 43 года. В Китае у неё осталась дочь моего возраста.

Алюминиевые одеяла переходят по наследству от тех, кого выпускают: из совсем старых и рваных сворачивают подушки, остальными укрываются. Большую часть времени я провела в окружении бесконечного потока испанского; мы славно ладили с латиноамериканками, несмотря на единственную известную мне фразу — Dos cervesas, por favor (два пива, пожалуйста). 

На ужин дают бургер с куриной котлетой – им я буду питаться все следующие 5 дней. Однажды в ночи в палатку заглянул офицер и спросил: 

— Russia?

Моя фамилия с чудовищным сочетанием звуков Shch в начале — то ещё испытание для произношения. Впервые за 5 дней я вышла за пределы палатки. Было 12 октября, мне оставалось сидеть ещё 23 дня.

— К сожалению, вам придётся отправиться в детеншн. Там будет хорошо: душ, телефон, горячее питание, — сказал офицер в бордере после полагающегося small talk. Я расстроена: мне хочется миновать детеншн и выйти на свободу прямо сейчас. Вокруг по периметру зала — мужские камеры: по 20–30 человек в небольшой комнате. Тусклый свет, сидячие места, туалет прямо в камере. Мужчины выходят из бордера быстрее.

На следующий день группу заключённых, где была и я, загрузили в автобус и увезли в неизвестном направлении. Мы ехали мимо песчаных дюн; вдалеке виднелся Гранд Каньон. Автобус въехал в Cан-Луис в Аризоне. В иммиграционной тюрьме San Luis Regional Detention Center держат и мужчин, и женщин. Также власти используют это место для «‎перекантовки»‎‎. Нас привезли просто подождать: в детеншнах поблизости не было свободных мест.

Четыре дня в «тюрьме-‎‎‎пионерлагере» в Аризоне

Дни в Аризоне были похожи на ретрит-центр. В 5 утра завтрак, в 12 обед, в 5 ужин. Вместо холодной палатки — огромный зал, как в детском лагере. Здесь так же сильно дует кондиционер, поэтому ходишь в одеяле. Но к полудню можно греться у двери, которая нагревается на солнце. На стене в комнате написано ручкой на русском: «Потраченное время — инвестиция в будущее». За окном полупустыня. Пару раз выводят на баскетбольную площадку — и ты с большой радостью, как ребенок, кидаешь мячик.

В один из дней из нашего же бордера доставляют ещё людей: две русские девушки, остальные espagnoles. От наших латиноамериканских девочек мы узнали: нас отправляют в детеншн дальше, и, скорее всего, в Техас. Это очень плохая новость: многие политики в республиканском Техасе — против иммигрантов, и процент отказа в таких делах соответствующий.

В полночь нас выводят собираться. Несколько часов проходят в холодной душевой в ожидании багажа и смены одежды. К 4 утра приносят завтрак: хлеб, чипсы и арахисовую пасту. Самое тяжёлое — туалет без двери и без штор посередине комнаты. Мне невозможно стыдно, но русская женщина Нина (50 лет, перешла по пустыне с мужем-кубинцем) уговаривает не стесняться: потом не будет куда сходить вообще. Она была права: в следующий раз туалет появится только в обед, в тесной кабинке в самолёте. С наручниками на ногах.

Перед выездом из детеншна следует стандартная процедура — надевание наручников: на лодыжки, запястья и цепь на живот. Рассвет встречаем в аэропорту, наручники больно врезаются в кожу. Никто не знает, куда мы летим. Из иллюминатора видны густые сосновые леса. Может, это север? Где-то рядом с Канадой?

После 3 часов мы прилетаем, с нас снимают цепи. На лётном поле такая же жара. Девочек отделяют от мальчиков, жён от мужей: нас ждёт очередной автозак, который после самолёта кажется райским местом и пахнет земляничным мылом. Пытаемся угадать по автомобильным номерам — в каком мы штате? Чаще всех встречается LA. Это Луизиана, и мы вздохнули с облегчением. В детеншне нам выдают оранжевую униформу и горячий ужин в коробках. В этой униформе я проведу 18 дней, а кто-то выйдет только спустя два месяца, под Рождество. 

Восемнадцать дней в Луизиане. Рассветы по пути на завтрак

Обычно местность, которая связана с трудным периодом в жизни, в будущем вызывает неприятие и отторжение. Но вот странно: за время в детеншне я по-настоящему полюбила Луизиану. За колючей проволокой была фантастическая природа: зелёный лес, поля, солнце и влажный речной воздух. В 150 км — заводь Мексиканского залива. Ходить в одной футболке в октябре было чистой радостью; видеть акварельный рассвет по пути на ранний завтрак в 6 утра — счастьем. 

Что помогало продержаться:

• В камере были телефоны и безлимитные звонки хоть за рубеж. 11 разговоров в неделю — бесплатно. Быть на связи с близкими оказалось большой поддержкой.
• Движение в любом виде. Ежедневные выходы на футбольное поле — самое ожидаемое событие дня. Помимо завтраков, обедов и ужинов. 
• Планшеты (9 штук на 70 человек) и «тюремный мессенджер» Getting Out, который помогает родственникам общаться с заключёнными. Я человек пишущий, и мои переписки оттуда превратились в настоящий тюремный дневник. Самые важные новости — про освобождение, суды, fear interview и еду. В детеншне постоянно хотелось есть. С любовью вспоминались бургеры на завтрак из бордера.

Самые ценные ресурсы в камере — еда, информация и тепло. В камере сильно дует вентиляция, и я постоянно хожу с заложенным носом. Однажды случилась ещё более серьёзная проблема:

Ситуация со вшами завершилась поверхностной проверкой голов. Мы со всеми ладили без ссор, по возможности старались обходить чужих. Но зато держались своих: тех, с кем сидели в одном бордере и в Аризоне.

22 октября случилось два события. Во-первых, на обед дали 1/4 of chicken. А потом нашу маленькую группу перевели в большую камеру на 70 человек, почти полностью заполненную громкими латиноамериканками. Все планшеты, а вместе с ними и мои переписки — оказались либо заняты, либо разряжены. Это было похоже на конец света; на следующий день привыкаешь ко всему.

Если не думать про суды и риск остаться здесь на месяцы, то пребывание в детеншн отдалённо похоже на детский лагерь летом: походы в столовую — целое событие, а потом можно весь день отдыхать, доставать настольные игры, говорить по душам, заниматься спортом и читать книжки. Все на английском: «Путешествие к центру Земли» Жюль Верна идёт легко, а вот Фитцджеральд в оригинале оказался занудой. В свободное время (то есть примерно всегда) режемся в карты и мечтаем летать друг к другу в гости. И пытаемся узнать, кто сколько сидит и чего нам ждать. Мнения разнятся.

Чтобы развеяться, раз в неделю делаем покупки в местном магазине. Магазин приезжает в виде тележки, нагруженной пакетами. Почти в каждом заказе — дезодорант (их не выдают с другими средствами гигиены). Кто-то берёт 30 бутылок воды. Огромной популярностью пользуются сникерсы. Моя первая покупка потерпела неудачу: вместо ушных палочек приехали беруши, а мак-н-чиз оказался не готовым блюдом, а сухой пастой в коробке — которую нужно варить.

Самое сложное — признать, что от тебя здесь почти ничего не зависит, сколько бы ты запросов не писал ICE-офицеру с тюремного планшета.

Скорость твоего освобождения  целиком зависит от родных и адвоката: с одним нам НЕ повезло, мы получили отказ в выходе под бонд. А вот второй — собрал такую подробную историю на 150 страниц, что решение о моём релизе было принято за 5 минут. Ровно столько прошло от момента отправки письма адвокатом до положительного ответа. 2 ноября мне об этом сообщил муж; спустя сутки в дороге он ждал меня посреди луизианских лугов у входа в детеншн.Это было последнее сообщение на планшете, которое я уже не прочитала. Спустя полтора часа после обеда в окно камеры постучались: крикнули мою фамилию и показали руками треугольник. На местном сленге это означает крышу над головой: home. 70 человек в оранжевой униформе громко аплодируют, ты раздаёшь свой запас черничных кексов, обнимаешь всех и выходишь на свободу. 

This contact was released. The conversation has ended.

После тюрьмы

Уже три месяца мы с мужем живём в пригороде Чикаго в квартире с видом на сосны и озеро. По выходным — непременные поездки в Costco и Ботанический сад. Каждое утро к нам на балкон заглядывают белки и приносят горку щепок, в ответ мы кормим их орешками.

Этой зимой здесь почти нет снега, а солнце бывает раз в неделю: его не хватает, и я с нежностью вспоминаю тёплый конец октября в Луизиане. На Новый год ездили на машине в Нью-Йорк, но так и не смогли встретиться с одной из моих подруг по камере. Переписки в WhatsApp тоже не клеятся — хотя мы придумали название нашего общего чата ещё в тюрьме. Я всё ещё не знаю точную дату суда.  Скорее всего, это будет только в 2025 году.