Суд в Нью-Йорке забрал дочь у иммигрантки, потому что у нее «синдром Мюнхгаузена»
Марина Уманская 5 лет борется в судах с экс-бойфрендом, который, по ее словам, сначала бил ее, а потом забрал дочку. В этой жуткой семейной драме 8-летнему ребенку пришлось пройти через психиатрическую клинику. А матери заочно поставили редкий диагноз «синдром Мюнхгаузена».
Марина обратилась к «Рубику» с криком о помощи: обнародовать ситуацию, в которой оказалась. Эта история потрясает своей абсурдностью и жестокостью. Основательница «Рубика» Катерина Панова пообщалась с Мариной и для баланса мнений взяла комментарий у отца девочки Александра Кацнельсона.
Иллюзия счастья для дочери
Педагог по работе с особенными детьми Марина Уманская с матерью живет в Бруклине. Семья переехала в США в 1997 году. Ее родители надеялись, что тут смогут помочь Марине – у нее врожденный порок сердца и проблема с легкими. На данный момент она в очереди на пересадку сердца и легких.
Болезненная с детства девушка и не надеялась, что когда-то сможет стать матерью.
«Моя дочь – единственный ребенок, рожденный человеком в таком состоянии. Она – чудо!», – говорит женщина.
Малышка родилась раньше срока на 2 месяца и первые 1,5 месяца оставалась на интенсивной терапии в госпитале. А потом Марину с новорожденной Эстер Клаудией выписали в квартиру, где она жила с мамой. Ее партнер, по словам Марины, был категорически против неожиданного отцовства.
Они не были женаты. Она – православная, он – еврей. Женится он не хотел, но как-то они устроили вечеринку, сделали фотоальбом в свадебных костюмах. Позже эти фото Александр приносил в суд, пытаясь доказать, что они были женаты.
«Я всегда поддерживала отношения с ним – не ради себя, а ради ребенка. Не важно, что отец не жил с нами, он был воскресным папой, и все праздники и фотосессии были совместные – я хотела, чтобы у малышки было ощущение счастья», – рассказывает Марина.
С ее слов, отец Клавы живет в ужасном беспорядке, и для того, чтобы привезти малышку к папе, Марине приходилось сначала разобрать завалы из вещей и мусора. С ее здоровьем это было сложно. Поэтому с 2015 года ночевки на его территории прекратились полностью.
Но отдыхать они ездили вместе.
«Я всегда покупала поездки на нас троих. Путешествовали на машине, к друзьям всегда его приглашали. Но потом негативное отношение Александра стало проявляться не только по отношению ко мне, но и к окружающим. Друзья стали просить меня не приводить его», – вздыхает женщина.
Болезненный ребенок
Эстер Клаудия родилась недоношенной и слабенькой девочкой. С 8,5 месяцев Марину с малышкой направили к врачам, и ребенок начал получать вспомогательные врачебные услуги. Она пошла только в 1,5 года, да и то с поддержкой, – рассказывает ее мать. До этого не могла даже переворачиваться.
«В 20 месяцев ей поставили диагноз “аутизм”. А еще у нее диагноз “гипотония” – слабые мышцы. Она не контролирует свое тело. Поэтому нам рекомендовали взять ей ассистента… Плюс проблемы с едой. Она не могла есть. Мы кормили ее каждые 2 часа, давали около 2-х унций (примерно 60 г)», – рассказывает Марина.
По первому образованию женщина – библиотекарь, а в США получила еще 2 диплома и работала с особенными детьми. Благодаря неимоверной поддержке семьи (родители Марины тоже помогали), педагогам, развивающим занятиям, урокам вокала, рисования и плаванья – в 4 года Клава сдала тестирование для садика. А в 8 лет она уже читала на русском и на английском языках.
Тем не менее, диагноз “аутизм” не снят. Марина говорит, что девочка по-прежнему слаба, наивна и доверчива.
Абьюз
Женщина очень смущается и явно не хочет говорить об этом. Она боится называть вещи своими именами. Наконец решается, произносит вслух: «он меня бил дверью». Абьюз начался после того, как Александр понял, что Марина выбрала ребенка и не собирается его ставить на пьедестал. Но она скрывала физическое насилие ото всех.
«Сложно что-то рассказать, когда тебе постоянно угрожают ребенком. Он мне постоянно говорил, что с моим здоровьем мне ребенка не дадут. А ему он не нужен – он ее сразу отдаст в детский дом. Не только мне это твердил – он и всем знакомым это говорил…Когда ты живешь в абьюзе, то не понимаешь многого. И выбраться сложно», – вспоминает женщина.
Неожиданный суд
Девочке исполнилось 6 лет, когда в дом к Марине пришел судебный пристав и принес повестку в суд. Это было сразу после дня рождения дочери, который они праздновали вместе осенью 2017-го.
Александр, который, по словам Марины, никогда не горел желанием быть образцовым отцом, через семейный суд Бруклина потребовал регулярных визитов к дочери.
«Я ужасно испугалась этих бумаг, сразу наняла адвоката. Была уверена, что суды – то место, где все решают документы. Я пришла на суд с огромным количеством документов – с таким количеством проиграть нельзя, не бывает так. И когда был суд – его адвокат потребовала визиты, мол, он 2 месяца не виделся с дочкой, а судья ответил, что мама сама решит», – рассказывает женщина.
Она очень жалеет, что по совету адвоката подписала бумаги, чтобы дело вел не судья, а рефери – помощник судьи. Говорит, что неоднократно получала от рефери «подножки».
Для их дочери суд назначил отдельного защитника. Но Марина подозревает его в сговоре с «ушлым» адвокатом отца девочки.
Диагноз матери – “синдром Мюнхгаузена”
«Он понимал, что самое больное для меня – ребенок. Когда суды пошли не так – он, его адвокат и адвокат ребенка стали придерживаться линии, что с ребенком все нормально, а проблема с матерью – не с физическим, а с психическим ее здоровьем. Что она ходит по врачам и ищет несуществующие болезни. Это называется “синдром Мюнхгаузена”… Якобы все диагнозы ставили нанятые мной врачи, купленные за деньги», – рассказывает Марина Уманская, живущая в настоящий момент на социальное пособие.
На суде сторона Александра заявила, что какой-то врач в Кони-Айленде написал, что он тоже подозревает: у Марины “синдром Мюнхгаузена”. Но она этого врача в глаза не видела.
«Мы пытались найти этого врача – безуспешно, этого врача не существует. Нет никаких документов», – говорит Уманская.
На вопрос, зачем Александр все это затеял, – она разводит руками.
«Когда стали говорить, что у меня «синдром Мюнхгаузена» – нам предоставили психолога от суда. Это было в 2018 году, она работала с нами 9 месяцев и написала отчет на 77 страниц. В беседе с ней Александр сказал, что он знал: я с моим здоровьем этого суда не переживу», – грустно улыбается Уманская.
Почему-то подробный отчет этого независимого психолога, который мог бы пролить свет на ситуацию внутри семьи, адвокат Александра и защитник интересов Клавы запретили озвучивать в суде. По информации Марины, они работают в одной фирме. Детский адвокат с марта 2018-го по январь 2020-го провела лишь одну беседу с девочкой – вспоминает мать.
Манипуляция ребенком
Пока шли суды, с 6 до 8 лет Клава жила с мамой. Александру назначали визиты в присутствии специалистов – психолога и психотерапевта дочери.
«В отчете они написали, что, по их мнению, оставлять ее с отцом один на один нельзя. Он ее не слышит, совершенно не обращает внимания на ее особые потребности, а она не понимает опасности. Она может уйти с кем угодно – он даже не посмотрит. Мы даем эти бумаги в суд, рефери смотрит и говорит: «Ну что вы, он же папа», – рассказывает Уманская.
Александр стал регулярно забирать Клаву из школы. По словам матери, девочка отказывалась идти к отцу, но директор выводила ее, садила силой в машину. У девочки обострилась астма и усилились панические атаки.
«Она много рассказывала педиатру: например, что папа тащил ее по коридору. Педиатр подала жалобу в соцслужбу на абьюз отца. Социальному работнику девочка рассказала, как физически и психологически больно ей делает отец. Он мог сказать «Ты и твоя мать умрете, а я буду танцевать на ваших могилах»… Она рассказала, что он ее нес из школы и сжимал так, что она думала, что «поменяет форму»… Когда мы уезжали отдыхать, он ей сказал «У меня для твоей мамы лучше местечко есть – мы ее в тюрьму отправим», – вспоминает Марина Уманская.
Тогда мать решила на время перевести Клаву на домашнее обучение. Чтобы нивелировать травматический опыт. К тому же они получили квартиру по социальной программе в Квинсе и возить Клаву в старую школу в Бруклин стало неудобно. В суде это повернули против матери.
«В отчете для суда почему-то поменяли местами наши фамилии. Рефери прочитал и говорит: так она абьюзер! И ему отдают ребенка, с возможностью переписываться со мной только через отца», – говорит Марина.
Суд потребовал от Марины все диагнозы Клавдии, рецепты и даты – она предоставила документы.
Малышка в психиатрической клинике
С тех пор, как передали ребенка отцу, малышка не ест, не пьет, лежит в колыбельке, и писает под себя. Это рассказала в суде адвокат Клавы. Соцслужбы забили тревогу и заставили отца везти девочку в госпиталь, у ребенка было обезвоживание.
Когда Марина узнала об этом – примчалась туда. Но ее не пустили – адвокат Клавы просила ограничить общение с матерью.
Детский педиатр подает прошение открыть дело против матери по абьюзу. На том основании, что у нее якобы “синдром Мюнхгаузена”, а девочка – жертва. То есть детский врач, не видя в глаза Марину, ставит ей, взрослой женщине, диагноз. Оказалось, что эта самодеятельность основана на звонке от детского адвоката. Дескать, у матери уже есть диагноз и он подтвержден.
А дальше для маленькой Клавы начинается настоящий ад. Ребенка из больницы переводят в психиатрический госпиталь. Начинается пандемия. Суды не работают. И болезненная особенная девочка 9 месяцев остается запертой без родителей. Ее держат на таблетках и переводят из одной психбольницы в другую.
Никого из прошлой жизни к ребенку не допускают. Ни мама, ни бабушка с дедушкой не имеют возможности даже увидеть девочку.
«Запрет на визиты основывается на решении этой команды педиатров. Я не согласна с диагнозом, поэтому они пишут мне рекомендации не видеть ребенка, пока ей не исполнится 21 год», – говорит Уманская.
Вердикт для матери
Основной суд закрыт, опеку матери не дали.
«Отец ребенка неоднократно заявлял, что он не ограничится ребенком – он посадит меня в тюрьму. Я боюсь сейчас идти на конфронтацию», – признается женщина.
После тяжелого лечения девочку пытаются отдать отцу. Она отказывается, но ее все же выписывают к нему. По словам Марины, девочка сейчас живет с отцом, с недееспособным дедушкой и с подругой отца, которая лечилась от алкоголизма. По ее информации, отец девочки по-прежнему не работает.
О том, как живет Клава, ее мама узнает от знакомых и из социальных сетей. Как-то знакомой удалось поговорить с девочкой и передать, что мама ее любит, подросшая девочка ответила, что тоже очень любит маму.
Марина Уманская не видела своего ребенка 3 года…
Позиция отца Клавы Александра Кацнельсона
«Рубик» пытался связаться с отцом Клавдии несколько раз. Звонки постоянно срывались. Наконец Александр (который, по словам Марины, не работает) решился ответить на вопросы журналистов.
«У меня нет комментариев по этому поводу. Есть решение суда, и оно основано на верных показаниях», – сказал мужчина.
С его слов, право видеть дочь на последнем суде Марине не дали потому, что она не пошла лечиться.
«У нее есть предписание врачей, которое она регулярно не выполняет – пойти лечиться… На данном этапе есть решение суда, основанное на каких-то фактах. И оно действует. До тех пор, пока Марина не сделает то, что она должна была сделать – она не сможет ничего получить», – заявил ее бывший бойфренд.
Он заверил «Рубик», что к Марине очень хорошо относится, и ему очень жаль, что с ней такое произошло. Но страдает в основном ребенок.
«Поэтому больше я не могу никаких комментариев вам давать, пока не закончится суд», – резюмировал он. И отключил телефон.
Мы будем ждать более подробных комментариев от Александра, и, если он их предоставит, опубликуем!
